Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

небо на тысячи острых частей раскололось: больше не видеть тебя и не слышать твой голос, глядя в обломки зеркал до головокруженья, ликом твоим наделяю свое отраженье, только цвет глаз выдаёт - до ничтожного мало, неотличим в остальном он от оригинала, небо дождём как слезами до скрипа умыто, я навсегда под твоей - под своею защитой, в этом всесилье легко ненароком разрушить город, а после дотла сжечь бессмертную душу

Странно поднимать себя из состояния вертикальной лужи, прилагать усилие там, где обычно приходится замедляться. Пребывать в точке нуля, которую хочется назвать минусом, но это не минус - постоянная калибровка с напоминанием себе, что такое минус, а что только собственные мысли.
Зато потом, когда лужа поднята и отпрыгана у станка и ощущает все лужные мышцы, довольно приятно заземляться на этих физических ощущениях хорошей усталости, вкусного чая, мокрого дождя, поливающим зонтик и ноги (конечно волшебные мюмлосапоги, от дождя берегущие, остались дома). И шорох дождя об зонтичный купол, и ещё летний запах зелени.

...ночь до самых краёв полна черным ядом бессонных грёз, с неба слепо глядит луна, плещет тусклое серебро, липкий, горький, бесцветный мрак не разгонит неверный свет, эхо плачет, поёт не в такт: нет тебя, нет нигде, нет, нет, тени листьев и тростников тонут в тёмной речной воде. Эхо носит обрывки слов: где ты, где же ты, где, где, где...

(с)Тара Дьюли

Ненастоящие письма

1

Здравствуй. Вокруг меня ночь и декабрьская тишь. Без предисловий: меня призовут на войну. Мимо окна твоего я пройду - промолчишь, встанешь с постели, но не подкрадёшься к окну.

Слышишь - снежинки поют, как весной соловьи. Помнишь - два века назад мы чеканили шаг? Нет, ты забыл. C'est la vie, c'est la vie, c'est la vie. Что до меня - ну, понятно, что сам же дурак. Ты мой ребёнок, мой демон, мой солнечный бог. Каплей церковного воска печать на конверт. Знаешь, у нас уже многое было с тобой. Помнишь... а впрочем, не помни.

Но просто поверь.

Новые цели. И в стремя стремится нога. Пил до рассвета твоих "не люблю" мумиё, но буду верен отныне иным берегам.

Сердце моё. Ты - разбитое сердце моё.

2.

Здравствуй. Опять без прелюдий: наш лагерь в горах. Все собрались у костра, я опять часовой. Всё это было уже - в наших звёздных мирах. Но не с тобой. И, наверно, почти не со мной. Вспомни, как там над лесами гремела гроза! Вспомни, как слизывал слёзы с пылающих щёк!

Здесь ты - улыбка на фото - не смотришь в глаза. Ты, наклонившись ко мне, не попросишь: "Ещё". Не зачерпнёшь мне кувшин родниковой воды. Не закричишь: "Перечисли свои имена!"

Снег заметает тропинки - и чьи-то следы. Как хорошо, что которую ночь не до сна. Я представляю, как ты вызываешь такси (необходимость - ведь боги не ездят в метро).

Сердце моё, тишину за меня попроси. Нынче не больно, но, знаешь, бывает порой.

3.

Здравствуй, у нас тут бои, смерть за каждым углом (только углов никаких - всё деревья, холмы). Ты, что мои наваждения в металлолом сдал, ты ещё не забыл, что на свете есть мы? То есть - не вспомнил?

...Прости за неровность письма - ранен в плечо и карябаю левой рукой. Ты не боишься сойти там однажды с ума ради сомнительной радости - встречи со мной? Ты не желаешь, мой ангел в костюме шута, сделать ещё хоть один опрометчивый шаг? Что рассказала тебе обо мне пустота?

Вырваться хочет из пропасти чья-то душа. Крылья в чернилах - ну что же, присыпь их песком. Мой неудачник. Мой самый любимый палач.

Я пробираюсь к врагу - еле-еле, ползком. Сердце моё, хоть над цинковым гробом не плачь.

Ответ:

Боль моя, видно, сердце моё из стали.
Память и бред тревожить меня устали
и убежали, просто - совсем отстали,
просто меня оставили одного.

Кровь моя запятнала платок, подушку.
Если бы знал чуть раньше - я б продал душу.
Да, ты ушёл домой, но меня-то душат
мысли о том, что ты просто вышел вон.

Радость моя, прости - осознал так поздно.
Сердце моё из стали, но в нём занозы.
Хоть бы одна зараза слизала слёзы...
Сколько ещё - теперь одному мне - бед?

Боль моя вся под чёрным дождём промокла.
На подоконник встану - любовь in loco.
Счастье моё, скажи, напиши на стёклах:
если я прыгну, я попаду к тебе?

Здесь и сейчас, в самом сердце своей земли легко чувствовать, словно бы ты магнит, вокруг которого вращается целый мир. Личный маленький солепсизм.

Национальные развлечения Безупречных - балет и горелки в плюс тридцать пять. Выжили, довольны, ничего-то нам теперь не страшно.

Волшебное чувство, когда один человек (или не человек) намного больше, удивительнее, бескрайнее, чем весь огромный мир вокруг.

Все эти путешествия Хрустального Ветра в Мангазею и на ярмарки с одной стороны очень радуют, с другой заставляют чувствовать себя странно, в голове не укладываются. Все, что было до стекла, делалось максимально для кого-то конкретного, или на определенный круг лиц. Не ради процесса, а ради результата, и всегда вдохновение для этого результата было максимально личными и не для передачи третьим лицам.
А стекло... сделать и отпустить. Нет, предварительно конечно подраконить и почахнуть, похотеть собрать галактическую гору, сесть на нее и никому не отдавать, но это скорее порыв. А в яви собирается коробочка стекла и отправляется в неизвестность, и даже не узнать, кого примагнитило то или иное творение. На Весконе кому-то в сердце пророс имархов ирис, кому? Забрали нелюбимую вселенную, кого она приворожила?
Есть в этой уходящей в загадочную безликую бездну нити что-то невыразимо волнующее. И необъяснимое.

Пока непонятно, какое будет это лето, но точно лучше прошлого.
Странно начинать переживать из-за того, что еще не случилось, но это лишний раз подтверждает неизменность хрупкой нервной системы невротика. Неизменность - наивысшая ценность!
Очень важно для маленьких мюмл быть счастливыми, как именно - вопрос второстепенный.